Три особенности российской имперскости

Предложение написать текст о России для сайта под названием After Empire взволновало меня некоторой наивностью такого названия. На мой взгляд, имперскость России (а Россию западные авторы по праву считают, принимая во внимание размер её территории и общую продолжительность контроля над ней, самой большой империей, какую только знала ис­тория – см.: Taagepera, Rein. “An Overview of the Growth of the Russian Empire” in: Rywkin, Michael (ed.) Russian Colonial Expansion to 1917, London: Man­sell, 1988, pp. 1–8) никуда не исчезла, что подтверждается как внутренним устройством страны, так и её внешней политикой. К сожалению, в тексте допускаемого правилами сайта объёма невозможно подробно рассмотреть все связанные с данной темой вопросы, поэтому я – для «затравки» об­суж­дения – остановлюсь на трёх особенностях российской имперскости.

Первая видится мне вытекающей из того уникального факта, что центром имперской державы стала по сути глубоко периферийная область; Москва не была не только ядром консолидации русских территорий во время расцвета Киевской Руси, но даже не играла никакой значимой роли в регионе, где доминировали Владимир, Суздаль и Рязань. Это обстоятельство, на мой взгляд, стало крайне важным для дальнейшей истории России по несколь­ким причинам.

Во-первых, становление Московского княжества как лидера объединения «русских» земель изначально предполагало мощный колонизаторский драйв, так как идеология колониальной экспансии собственно и привела к появлению данных княжеств Северо-Восточной Руси (пользуясь сравне­нием, я бы сказал, что экспансия московитов на Восток до тихоокеанского побережья была столь же предопределена, как и экспансия независимых Соединённых Штатов на Запад до берега того же океана).

Во-вторых, бывшее подчинённое (или, по крайней мере, «младшее») положение Моск­вы предопределило её фанатичное стремление установить контроль над двумя более «старшими» центрами русской государственности – Новгородом и Киевом и, соответственно, подавить в этих регионах те государственные и общественные особенности, которые хоть как-то привязывали русских к За­паду.

В-третьих, долгое пребывание под монгольским игом вызвало заимствование московитами многих военных и социальных техник Орды – что я не назову в данном случае отрицательным фактором, так как именно они и обеспечили России возможность масштабной континентальной (а не морской) экспансии. Однако, так или иначе, изначальная периферийность Мо­сковии задала её исходные имперские тренды: к сухопутному расширению и к доминированию над «старшими» русскими княжествами.

Вторая особенность российской имперскости состоит в том, что она край­не напоминает экспансию европейских держав по сути и хронологии, но отличается от неё по результатам. Как и западные европейцы (португальцы, испанцы, англичане, французы), восточные европейцы (русские) в XVI-XVII веках подчинили себе огромные территории в Америках и в Сибири, засе­лив их выходцами из метрополии в количестве, превосходившем или срав­нимым с оставшимся числом туземных жителей новых земель.

Этот процесс, называемый поселенческой колонизацией (см.: Veracini, Lorenzo. Settler Colo­nialism: A TheoreticalOverview, Cambridge: PalgraveMacmillan, 2010) был завер­ш­ён к концу XVII столетия – но уже через 100-150 лет европейские колонии в Аме­риках освободились от метрополий, а Сибирь осталась в составе Рос­сии. С начала XVIII века одновременно и Западная Европа, и Россия начали экспансию не по линии Запад-Восток, а по линии Север-Юг: европейцы довольно быстро поделили Африку и Южную Азию, русские захватили Северный Кавказ и Среднюю Азию. Таким образом, логика построения империй была сохранена; хронология тоже; в обоих случаях сначала шла поселенческая колонизация, а затем практиковалась оккупация и установление режимов военного доминирования без широкого переселения представителей метрополии в новые владения – однако Россия оказалась единственной империей, в которой вторая фаза экспансии была осуществлена в дополнение к первой, а не пришла ей на смену. В результате было утеряно то ясное разделение империи на центр и периферию, которое существовало у западных европейцев, и совершенно разнородный конгломерат начал рас­сматриваться как единое государство.

Третья особенность российской имперскости заключалась (и заключается) в том, что великая дезинтеграция конца ХХ века прошла совершенно не по тем канонам, по которым шёл имперский распад в остальном мире. Советский Союз завершил свои дни отчасти совершенно так же, как Британская и Французская империи – территории, где выходцы из метрополии не сос­тавляли большинства, отложились всего на 30-40 лет позже, чем военным об­разом удерживаемые владения западноевропейских держав (а если вспо­ми­нать Анголу или Мозамбик, то и на 15-20 лет позже).

При этом в составе но­вой страны воспроизвелись прежние противоречия: в ней осталась часть (о чём ниже) исторической метрополии, поселенческая колония в лице Сиби­ри и недавно завоёванные территории на Северном Кавказе, логически не имеющие к России никакого отношения (сегодня доля русских в населении Ингушетии меньше, чем в населении Таджикистана). Это означает, что все основные противоречия Российской империи сохранились и в Российской «федерации». Россия не освободилась от своих колоний ни политически (и тут Чечня – идеальный пример), ни экономически (сегодня ни одна страна не зависит от своей поселенческой колонии – и, наверное, даже никогда не зависела, кроме Испании XVI века – как Московия зависит от Сибири). Она не может существовать, не будучи империей, как бы страна ни называлась.Однако, что ещё более печально, в составе новой империи осталась только часть исходной метрополии, в то время как многие регионы её историчес­кого за­рождения (Киев или Полоцк, к примеру) перешли к разряд «бли­ж­него», но зарубежья. Соответственно, в стране существует и будет сохраняться стремление к фундаментальному реваншу, которое так явно выразилось в событиях сначала 1996 г. и образования Союза России и Белоруссии, а затем и 2014 г. с попыткой расчленения и оккупации Украины. Россия сей­час – не только нетрадиционная, но и глубоко неудовлетворённая империя, и это обстоятельство, я думаю, проявит себя в самом ближайшем будущем ещё не единожды.

Всё сказанное, на мой взгляд, свидетельствует о нескольких моментах.

С одной стороны, Россия, как бы её иногда ни пытались уничижительно называть «не-Европой», развивалась с точки зрения характера и направления своей экспансии как типичная европейская страна, а также в зависимости от исторического периода использовала различные – но в точности схо­жие с европейскими – методы этой экспансии. Так что даже в войнах в Чечне или Донбассе Россия ведёт себя не как Орда, а как типично европейское государство – как Франция, пытающаяся удержать Алжир, или Германия, претендующая на Эльзас и Лотарингию.

С другой стороны, Россия в то же время продолжает сохранять политическую конструкцию, свойственную империи, а не национальному государ­ству (nation-state), к строительству которого она никогда не приступала. И эта конструкция, как показывает история и западных держав, и самой Рос­сии, не способна превратиться ни в nation-state, ни в федерацию. Именно поэтому попытки «федерализации» России не могут привести к формированию современного неунитарного государства типа Соединённых Штатов, Германии, я не говорю о Швейцарии.

Эта двойственность российской ситуации чревата серьёзными потрясениями, хронологию которых предсказать невозможно, но в самом пришествии которых можно не сомневаться. Пути из нынешнего состояния три – к унитарному государству, закрепляющему современное положение вещей; к фе­дерации через радикальную смену политической системы; и к распаду в по­пытке противостоять неизбежному. По какому из них пройдёт самая бо­ль­шая в истории империя, покажет только время…

Источник: After Impire

Источник